Собрание сочинений. Том 3 (fb2)
Мне было года, в тот беззаботный день лета, мама вернулась с работы, прикупив домой еды и радио. Я сидел на качели приделанной к дереву, катался пока мама на улице готовила салат, и вдруг я оборачиваюсь назад, смотрю на открытые двери старого сарая тогда мы были у бабушки дома и вижу двух снеговиков один меньше, другой больше. Смотря на них я видел пару их движений, не могу описать свои тогдашние чувства, могу сказать, что вспоминая это мурашки по телу постоянно, особенно от понимая, что врятли это была детская фантазия, или что-то типа сна, ведь я чётко помню реальность, и тот момент. Больше всего меня смущает тот факт, что снеговики были в жару летом целые и двигались, как будто живые люди, мне даже показалось они разговаривали. После того как я отвернулся, и вновь посмотрел туда я их больше не увидел, и вот мне уже 20 лет, хотя мурашки по телу досихпор от этого воспоминания.
Сегодня заметка полемическая — потому что вот уже целый месяц вижу в ленте одной известной соцсети замечательную иллюстрацию Ивана Билибина, которую довольные родители никогда не показывали детям, а потому они выросли спокойными. Я понимаю, что у нас все знают, как воспитывать детей, писать книги и рисовать иллюстрации, а еще — как лечить и учить в школе. До сих пор, несмотря на абсолютную признанность сказки в литературе и жизни, не утихают споры по поводу возможности и целесообразности рассказывать детям сказки в истинном виде — как известно, почти во всех странах мира родители предпочитают рассказывать ребенку «адаптированный» вариант сказки, упуская «жестокости», которыми сказка в ее первозданном виде буквально кишит. Русские сказки тоже весьма примечательны в этом отношении, но особенной жестокостью отличаются сказки немецкие: сестрам и мачехе Золушки голуби выклевывают глаза, несчастным девицам отрезают пятку и большой палец, чтобы нога влезла в туфельку Золушки, а в сказке «Можжевельник» ребенка разрубают на куски, а потом готовят из него суп, который скармливают отцу ребенка.
Уолтер Джилмен не мог сказать, являлись ли его сны следствием болезни или ее причиной. Все, происходившее с ним таило в себе нечто ужасное, порочное, наполнявшее душу гнетущим страхом, который исходил, казалось, от каждого камня старинного города, и более всего — от ветхих стен мансарды древнего дома, что издавна прослыл в округе нечистым: здесь, в убогой комнатке проводил Джилмен свои дни: писал, читал, бился с длинными рядами цифр и формул, а по ночам — метался в беспокойном сне на обшарпанной железной кровати. В последнее время слух его обострился до необычайной степени, и это причиняло невыносимые страдания — даже каминные часы пришлось остановить: маятник гремел как артиллерийская батарея.
